Владимир Милов

Вице-президент фонда «Свободная Россия» по международной адвокации

Апр 19, 2022
Говорить «в России никогда ничего не изменится» не только бесполезно, но и неправильно

В связи с нападением Путина на Украину и заметным ростом агрессивных империалистических настроений в российском обществе (хотя у них нет большинства) громко звучат очередные раунды рассуждений о том, что «в России никогда ничего не изменится», что «бесполезно» ожидать трансформации России в нормальную демократическую страну, отказавшуюся от своего имперского прошлого. Будучи категорически не согласен с авторами этих тезисов, хотел бы коротко объяснить, почему они не правы, и их мрачный детерминизм в отношении России неуместен.

Начнем с того, что мне через несколько недель исполнится 50 лет, за это время пришлось пережить череду постоянно и драматично меняющихся эпох, политических реальностей, общественных укладов. И в каждый из этих относительно коротких периодов непременно находились вот такие умудренные опытом, вооруженные аргументами и «глубинным пониманием» российского общества люди, которые уверенно утверждали: дальше все будет примерно как сейчас, дергаться нет смысла, нас ждут долгие годы статус-кво. На этом фоне ситуация в стране менялась калейдоскопическим образом, напоминая американские горки. За брежневским застоем и «разрядкой» последовали андроповско-черненковский репрессивный ренессанс и обострение отношений с Западом, вплоть до реальной угрозы ядерной войны, потом горбачевские оттепель и перестройка, потом ельцинская вольница. Даже путинское правление представляло из себя несколько совершенно разных исторических периодов. Вокруг постоянно менялось абсолютно всё, но что оставалось все эти годы неизменным, так это вот та самая песнь мудрой «партии статус-кво» о том, что «ничего никогда не изменится».

Самым забавным в этом были события 22-летней давности – весна 2000 года. Тогда Путин избирался президентом в первый раз, и возможность авторитарного имперского реванша уже тогда вызывала огромную озабоченность. Я в тот момент был федеральным чиновником среднего уровня (начальник управления в Федеральной энергетической комиссии, регуляторе энергетических монополий) и открыто выступал с критикой Путина и даже голосовал на выборах 2000 года за Явлинского, чего не скрывал. Представьте себе, тогда так было можно и ничего за это не было. И знаете, что приходилось слышать в ответ? «Да ничего не может случиться!», «Мы же демократия!», «У нас свободное телевидение, парламент, частная собственность!», «Мы вышли против КПСС и снесли ее менее 10 лет назад!», «Ничего такого не может быть!», «Всё всегда будет так, как сейчас!».

Вот эти рассуждения про «всегда будет так, как сейчас» на самом деле очень вредны – и тогда, и сейчас. Во времена раннего путинизма они притупили бдительность, позволили авторитарному реваншу состояться быстро и беспрепятственно. Сегодня они деморализуют значительную часть общества, которая, вместо того, чтобы что-то делать для достижения перемен, сидит и растрачивает свою энергию на причитания о том, как всё плохо, и всегда так будет.

Как правило, в поддержку тезиса о «вечной обреченности на авторитаризм» используются три основных аргумента, которые мы разберем ниже. Два из них полностью несостоятельны, а третий действительно силен. Зато аргументов в пользу того, что ситуация в стране в будущем кардинально изменится, гораздо больше, и эти аргументы куда сильнее. Однако о них премудрые певцы «статус-кво» предпочитают умалчивать. Поговорим обо всем этом подробнее.

Первый аргумент – про «глубинный народ». Тут обычно приводят массу бытовых свидетельств об агрессивном, империалистически настроенном, конформистском и влюбленном в начальство и командную систему народе, который никогда не изменится и всегда будет поддерживать власть, а активный про-реформаторский слой населения традиционно изображается маргинальным меньшинством.

Допустим, что «глубинного народа», которого устраивает диктатура и который не хочет перемен, действительно большинство. Не хотел бы вдаваться в количественный анализ, хотя я за свою жизнь объездил более 60 регионов России и общался с десятками тысяч людей, и мое мнение – людей ретроградных взглядов не большинство, их просто громче слышно, потому что их мнение попадает в резонанс с госпропагандой. Но даже допустим, что их действительно большинство. Знаете что имеет значение? Сколько бы их ни было, они не представляли, не представляют и никогда не будут представлять из себя никакой политической силы, которая сможет воспрепятствовать переменам, когда они случатся. Даже сейчас мы не видим ни очередей в военкоматы, чтобы воевать в Украине (наоборот, слышны новости о массовом отказе военных ехать туда), ни массовых добровольных запутинских митингов. Никогда за все время правления Путина, да и во времена СССР, никакого добровольного движения снизу «за диктатуру» не было.

Ворчать на родственников про «злую Америку» и «Путина, поднявшего Россию с колен», и поддакивать начальству – это одно. Политическое действие – совсем другое. Те, кого называют «глубинным народом», на это в принципе не способны. Их конформизм простирается далеко за пределы лояльности к власти – всегда их «хата находится с краю». Когда случатся турбулентные политические события, они будут сидеть тихо. Так уже бывало в нашей истории. Никаких примеров конвертации их провластного ворчания в политическую активность нет. Нынешняя путинская вертикаль власти была сооружена искусственно, административными методами, сверху. «Глубинный народ» исполнял здесь функцию статиста. Организоваться и препятствовать переменам, когда административная вертикаль развалится, он не способен. Более того, побежит приветствовать новое начальство по тем же самым соображениям, по которым сейчас поддерживает старое.

Поэтому важно не то, что думает «агрессивно-послушное большинство», а важно то, как будет вести себя активная часть общества, направляющая перемены и, пользуясь терминологией физиков, придающая ускорение этой инертной массе. Кстати, на первом съезде народных депутатов СССР в 1989 году, где и родился термин «агрессивно-послушное большинство», реформаторы из Межрегиональной депутатской группы (МДГ) насчитывали всего лишь триста с чем-то человек против более двух тысяч лояльных депутатов, назначенных КПСС. Формально в зале заседаний съезда эти депутаты мало чего смогли добиться. Но они придали такой импульс всей остальной стране, что она видоизменилась до неузнаваемости менее чем за два года. А две тысячи лояльных депутатов куда-то растворились.

Второй аргумент – у нас какая-то не такая оппозиция, которая не может найти общего языка с народом или что-то делает не так. Традиционно используемый штамп на эту тему – «у оппозиции нет конструктивной программы». Это совсем уже ерунда. Оппозиция в России в последнее десятилетие смогла совершить в буквальном смысле слова чудеса – в одной из самых репрессивных диктатур мира создала собственное телевидение с десятками миллионов постоянных зрителей, протестную активность, охватившую до двух сотен городов и миллионы людей (по моей оценке, в протестных демонстрациях 2017– 2021 гг. суммарно принимали участие не менее пяти миллионов человек с учетом ротации). Внимание, интерес, поддержка в отношении оппозиции в обществе огромные – в чуть более «травоядные времена» нужно было просто пройтись вместе с Алексеем Навальным по улице, чтобы понять это. Пример участия Алексея Навального или Сергея Фургала в губернаторских выборах показывает, что оппозиция способна добиться очень заметных результатов даже в рамках контролируемой репрессивной системы, и у людей есть большой запрос на политическую конкуренцию и принципиально иной стиль управления. Бороться есть кому, и есть за что.

И тут обычно сторонники формулы «ничего не изменится» откатываются к аргументу последней надежды: власть всегда сможет применить грубую силу и никогда не отдаст рычаги управления, лишь ужесточит репрессии. И вот с этим действительно сложно спорить. Более того, это не уникальная ситуация для России: диктатуры первой половины XXI века куда более готовы к массовому общественному недовольству и не бывают застигнуты врасплох, в отличие от многих своих предшественниц второй половины XX столетия. Диктаторы знают, что в какой-то момент общество захочет от них избавиться, и готовят на этот случай широкий и безжалостный арсенал подавления – мы видели это в Беларуси, Венесуэле, Сирии, Мьянме.

Стоит ли от этого опускать руки? Нет, потому что для административной системы существование в режиме постоянных репрессий и конфронтации с обществом – огромный стресс, от которого она рано или поздно треснет. Когда и как это произойдет – мы не знаем, но постоянное существование в мобилизационном режиме попросту невозможно, обязательно сработают усталостные механизмы, стимулирующие всевозможные «перестройки». «Вечных» диктатур попросту не существует. Взгляните вокруг – в последние четыре года последовательно бунтовал весь путинский Евразийский союз, Армения, Беларусь, Казахстан. Диктатурам требуются огромные усилия, чтобы сдерживать народное недовольство.

К этому моменту надо готовиться, упорно работать с общественным мнением, ускорять эрозию поддержки диктатуры, заниматься просвещением населения. Когда окно возможностей откроется, действовать быстро и решительно.

В принципе, и сам аргумент, что «против вас применят силу и ничего не позволят», перечеркивает предыдущие рассуждения о том, что якобы у нас плохой «глубинный народ» и какая-то не такая оппозиция, поэтому де перемены невозможны. Когда объяснишь, что это не так, адепты «партии статус-кво» отходят на заранее подготовленные рубежи – «но зато у власти превосходство в грубой силе». Да это мы и без вас знаем на себе. Но время работает против жестоких диктатур. Перефразируя Линкольна, вы можете репрессировать узкий круг людей долгое время, широкий круг людей короткое время, но вы не можете репрессировать всех людей всё время.

Ну и несколько слов о том, почему демократические перемены в России – все же историческая неизбежность. Для начала – в России сильный низовой спрос на демократию и реальное участие в управлении страной. В течение двадцати лет любые соцопросы всегда показывали, что примерно две трети россиян хотят напрямую выбирать губернаторов регионов и мэров городов и никогда не были довольны тем, что Путин у них такую возможность отобрал. Когда на выборах любых уровней возникает реальная конкуренция и возможность выбора с неопределенным результатом – резко возрастает явка избирателей, как, например, было в последние годы на вторых турах губернаторских выборов (напротив, на выборах без интриги она обычно является рекордно низкой). Что бы люди не говорили своим родственникам на кухне, открытая конкурентная политика интересует большинство из них куда сильнее, чем служение административной вертикали с запрограммированным сценарием развития событий.

В России нет значимых политических сил, выступающих за открытый переход к диктатуре. Агрессивные анти-демократические и имперские структуры типа НОДа или партии Николая Старикова пользуются поддержкой ничтожной доли процента россиян. Даже системные оппозиционные партии выдвигают требования, созвучные переходу к открытой многопартийной демократии. Даже «Единая Россия» пытается проводить праймериз, чтобы поднять к себе интерес. Десятки миллионов россиян, мечтающих о диктатуре и железной руке, существуют только в воображении скептиков и нытиков. На самом деле даже люди, которые ходят с портретом Сталина, часто являются весьма активными участниками кампаний за честные выборы и против однопартийной системы (и вообще, в современной России представления о Сталине и СССР сильно далеки от реальности и вовсе не свидетельствуют о спросе на диктатуру, но это отдельный разговор).

Если посмотреть на динамику, то тут ситуация вообще впечатляющая. 15 лет назад оппозиционные митинги собирали сотни человек и только в столицах, в последние годы – сотни тысяч в сотнях городов. И это на фоне усиления репрессий. А представьте, сколько бы вышло, если бы власти не преследовали участников протестов и не угрожали им. По этой причине, кстати, нерелевантны сравнения с Киевом и другими столицами демократических стран, поскольку с таким масштабом репрессий участников протестов, как в России, их жители даже близко не сталкивались. Если бы у нас не было репрессий, в Москве тоже вышел бы миллион, и не один.

Повторю, никакой добровольной низовой активности в поддержку Путина, диктатуры, империалистической политики не существует. Добровольно мобилизованные демонстрации какого-нибудь НОДа собирают максимум несколько сотен. Массовые про-путинские демонстрации сгоняются из подневольных работников посредством серьезных угроз.

Отсутствие общественного энтузиазма в плане поддержки власти абсолютно неудивительно, так как за 20 с лишним лет Путин так и не смог построить никакой привлекательной системы, которая работала бы и давала результат, обеспечивала рост благосостояния людей, служила манящим примером для других народов. Да, пропагандистские конструкты на какое-то время в состоянии запудрить головы людям. Но столкновение с реальностью обязательно случится. Даже сейчас, в момент временного всплеска поддержки путинской имперской политики, многие самые что ни на есть хардкоровые сторонники Путина сокрушаются – ну как же так, за столько лет «вставания с колен» мы так и не научились сами ничего производить, абсолютно по всем товарным позициям так или иначе зависим от импортного сырья, комплектующих, технологий. Отсутствие работающей общественно-политической и экономической системы – неизбежная причина для обратного отсчета ее существования. Конкуренция систем – штука жестокая, выживает только сильнейший, как мы знаем по опыту Холодной войны.

Еще один важный момент. Если взглянуть на статистику политических репрессий и направленность пропаганды и цензуры (административные и уголовные дела, аресты и ограничения свободы, различные формы административного и полицейского прессинга, акты цензуры, таргетинг «врагов» со стороны государственной пропаганды и т. д.), то наблюдается очень четкая картина – российская диктатура видит прежде всего в сторонниках либерального, демократического устройства общества своих главных политических конкурентов, потенциально способных завоевать значительную поддержку в обществе. Масштабы ресурсов, направляемые российскими властями на борьбу с либеральными и демократическими идеями и политическими силами, представляющими это направление российской политики, поистине огромны. Учитывая, насколько для действующей власти важны финансовые и силовые механизмы (по мобилизуемым на те или иные цели финансовым, силовым, пропагандистским ресурсам легко судить об их приоритетности), можно утверждать, что Кремль, в отличие от публичных мудрецов-скептиков, оценивает потенциальную демократическую систему как крайне серьезного конкурента, как со стороны спроса (для общества идея демократии и народовластия является привлекательной альтернативой действующей системе), так и со стороны предложения (сторонников демократизации страны рассматривают как сильных и конкурентоспособных оппонентов). Никакое другое политическое направление не сталкивается с подобным по масштабам сопротивлением со стороны Кремля. Это означает, что власти смотрят на перспективу превращения России в демократическое общество как на абсолютно реальную, а не гипотетическую, и тратят на борьбу с такой перспективой не просто реальные, а огромные ресурсы.

У русских людей есть одна нехорошая особенность, описанная в наших народных сказках (про золотую рыбку, сжигание лягушачьей шкурки в печке и т.д.) – многие из нас хотят «все и сразу». Дайте мне план свержения диктатуры здесь и сейчас, а если такого плана нет, то я так не играю и «всё будет как всегда».

Это очень вредное отношение к ситуации. То, что сейчас полезно – это упорная и тяжелая работа по просвещению населения и размыванию путинской пропагандистской конструкции. Это работает, динамика в нашу пользу. Хотите быстро? Вспомните страны бывшего восточноевропейского блока: у нас любят крутить в памяти триумфальные картинки бархатных революций 1989 года, но им предшествовали десятилетия упорной и тяжелой борьбы, начиная с кровавого подавления протестов в ГДР в 1953 году и Венгрии в 1956-м. Та же Польша, прежде чем подарить миру картинки с торжествующим Лехом Валенсой после прихода к власти «Солидарности» в 1989 году, прошла через десятилетия протестов, которые прежде не приводили к успеху. Погуглите «Protests in Poland in 1970s and 1980s». Все это не в один момент делается.

Поэтому и общественные настроения, и динамика ситуации в России говорят о том, что диктатура не может тянуться вечно, а низовой запрос на демократию большой и растет. С этим запросом надо работать.

Рассуждения о том, что «у России ничего никогда не получится», крайне вредны. Они деморализуют людей, которые и так находятся под огромным стрессом. Причем деморализуют на пустом месте, как показано выше. Все объективные данные и тренды свидетельствуют об обратном, о том, что дело идет к переменам, непростым и не быстрым. Но не надо усиливать трудности, нагнетая в людях пессимизм с целью просто покрасоваться умным словцом. Не мешайте работать и приближать перемены.